Эти пьяные злые горошины
Станут ямами, в яму брошены -
Не молящие, не зовущие,
Белой мокрой трухою ползущие.
Что казалось важное, вещее -
Залепляет чужие трещины,
Под моей костяной рубашкою
Сохнет жеваной промокашкою.
А печальница, а хрустальница
Никому уже не достанется -
Отлетит и в забвенье опустится
Мертвой бабочкою-капустницей.
Мне бы веры – да в горле высохло,
Мне б миры – да уже не вырваться,
Не свернет дождевая капелька
Ни горы, ни малого камешка.
И разбросан я хлесткими фразами
По углам мирового разума,
И кляну я с улыбкой безверия
Белизну земного бессмертия:
За чернильную строчку зацепишься...
Станут ямами, в яму брошены -
Не молящие, не зовущие,
Белой мокрой трухою ползущие.
Что казалось важное, вещее -
Залепляет чужие трещины,
Под моей костяной рубашкою
Сохнет жеваной промокашкою.
А печальница, а хрустальница
Никому уже не достанется -
Отлетит и в забвенье опустится
Мертвой бабочкою-капустницей.
Мне бы веры – да в горле высохло,
Мне б миры – да уже не вырваться,
Не свернет дождевая капелька
Ни горы, ни малого камешка.
И разбросан я хлесткими фразами
По углам мирового разума,
И кляну я с улыбкой безверия
Белизну земного бессмертия:
За чернильную строчку зацепишься...
